Группами: кто в экипажах, кто трамваем, а кто и пешком, после обеда в морском собрании – отправилось наше общество, в числе 90 офицеров, за город, где в поле раскинулись ангары, хранящие в своих стенах воздушных птиц.

Поле не представляет гладкой и ровной поверхности, имеет небольшие покатости и возвышения, что однако же нисколько не смущает военных летчиков.

Когда собрались все, то приблизительно около 4 часов дня начались взлеты. Один за другим выкатывались из ангаров громоздкие на первый взгляд Фарманы и легкокрылые стрекозы Блерио.

Летчики сразу завоевали себе полную симпатию присутствующих. Да и было отчего!

Один за другим, смело, уверенно взлетали аэропланы в далекую синеву неба и там парили свободно, привольно, делая круги, восьмерки, как гигантские птицы, и только гудящий стон мотора выдавал в них гениальное изобретение человека.

Полеты следовали так быстро один за другим, что бывали моменты, когда в воздухе носилось сразу три-четыре аппарата. Глаза разбегались в разные стороны, не знаешь, куда смотреть, чьею смелостью восхищаться более.

 Новые аэропланы: Триплан Полана

Когда первый взрыв общего энтузиазма несколько улегся, то со всех сторон посыпались просьбы экскурсантов изобразить из себя пассажира.

Однако же добиться этого было не легко! По крайней мере временно исполняющий должность начальника авиационной школы капитан генерального штаба князь Мурузи сообщил, что им получено разрешение возить только генералов.

Первым изъявил желание генерал-майор Чепурнов, командир 25-й артиллерийской бригады. Затрещал аппарат с кинематографной лентой какого-то предпринимателя, забравшегося на аэродром, и процедура одевания шлема пилотом – лейтенантом бароном Буксгевденом и генералом Чепурновым, а так же и все дальнейшее было запечатлено.

Не успел легкокрылый Блерио откатиться и на несколько саженей, как последовало отделение от земли и летчик с генералом исчезли далеко в небе.

Полет продолжался 3-4 минуты на высоте до 50 метров, после чего Блерио, совершив два больших круга, мягко, красиво опустился на землю, приветствуемый восклицаниями восторга всех собравшихся.

Удачные взлеты летчиков авиационной школы и полет генерала Чепурнова – все более и более оживляли собравшихся экскурсантов, которых так и тянуло оставить под своими ногами бренную землю.

Один за другим последовали в дальнейшем ужен не генеральские, а полковничьи и ниже чином – полеты пожелавших полетать офицеров.

Очень красиво и уверенно летал на Фармане штабс-капитан В.Берченко с пассажиром полковником Симонсоном в продолжение 4 ½ минут.

Вот взлетел на Фармане штабс-капитан Линов, вздымаясь выше и выше, описывая круг за кругом и наконец на высоте 50-60 метров, выключив мотор, спустился планирующим спуском у самого старта.

Поручик Лобановский – на Фармане сделал в общем 9 кругов на высоте от 80-100 метров.

Особенной смелостью, поразившей всех присутствующих, отличился поручик Никольский, поднявшийся со старта на одиночном гоночном Блерио и совершивший удивительно красивый полет на этой маленькой сравнительно птице. Все выше и выше вздымался поручик Никольский, направляясь к Балаклавской бухте, и вскоре превратился в небольшую точку. Повернув назад, смелый летчик пронесся высоко в небе над аэродромом, направляясь к морю, и распростертые крылья стрекозы ярко белели на синем фоне небес.

За время его полета успели подняться с пассажирами: полковниками Гальбергом, Орловым и другими еще 5-6 Фарманов. Высота подъема Блерио была от 600-700 метров. Наконец, на 22 минуте смелый летчик начал постепенно уменьшать свою высоту, и вдруг замолк мотор и аппарат начал быстро падать вниз, весь склонившись вперед. У самой земли, быстро поднятый в горизонтальное положение, он мягко стукнулся о землю и, прокатившись около 20-30 шагов, остановился. Смелого летчика вмиг окружили офицеры, засыпая вопросами.

Темнело. Солнце посылало уже свои прощальные лучи в то время, когда генеральский чин был заменен обер-офицерским, и мне, как таковому, а также и как корреспонденту, любезно было разрешено также подняться и впервые испытать неизведанные еще ощущения.

Моим пилотом и товарищем по воздушному путешествию оказался поручик Макеев, один из стаи смелых летчиков, насчитывающий за собой полный год практики.

Приготовления не были особенно долгими. Сбросив с себя шашку и фуражку, я нарядился в шерстяной шлем, не веря в душе в его необходимость.

Ноги мои оказались настолько длинны, что летчику Макееву пришлось порекомендовать спустить одну из них в пространство, а другую упереть в какой-то совсем ничтожный упор. Во мне не было никакого ощущения жути, просто было до невероятия любопытно.

Вот сзади за мной послышалось два-три удара мотора от взмахов крыльями пропеллера. Это хлопотал около них один из нижних чинов воздухоплавательного парка. Еще два-три удара. Я оглянулся. Кругом улыбающиеся и завидующие мне лица наших экскурсантов, которым я успеваю послать рукою воздушный привет, но в этот же момент мотор затрещал, загудел, мельком я видел отскочивших в сторону солдат, удерживавших гигантскую птицу за хвост, и мы покатились по земле, мягко вздрагивая от ударов, и вдруг, я не почувствовал, а увидел, что мы уже над землей. Каким-то неуловимо-легким движением пилот, сидящий впереди меня, вздымал все выше и выше аппарат, а внизу побежали от нас назад какие-то постройки, телеграфные столбы, в виде тоненьких спичек, движущиеся черные точки, копошащиеся на земле, как муравьи.

Сильный ветер был в глаза, забирался под шлем и свистел в ушах; вот тогда-то я и уразумел – для чего нужен головной панцырь, а мотор однообразно трещад и сливался с гудением огромных крыльев пропеллера. «Глядите, ворона летит!» обернувшись ко мне, прокричал Макеев и указал вниз рукою, где растерянно, неуклюже взмахивая крыльями летела ворона, обгоняемая нашим Фарманом. Вскоре она осталась позади.

«А вот Фарман летит – смотрите»! расслышал я снова окрик – и снова жест рукою в надлежащую сторону. «А вот другой – впереди! где Блерио – не вижу!» сыпались возгласы. Я старался в ответ кричать: «вижу»! но понял, что меня за этим шумом не слышно и потому легким ударом по плечу уведомлял своего путеводителя о том, что я смотрю по сторонам.

И действительно, все казалось таким простым и естественным, и этот полет над землею, и эти совсем домашние разговоры, которые ведутся обыкновенно, сидя где-либо в удобном кресле.

Оторванный от земли, в безграничном просторе, не испытывая ни толчков, ни ударов – явилось абсолютное спокойствие, усугубляемое особенно уверенностью летчика. А уверенности этой и отваги, по моему, было даже как будто и чересчур много. Поделившись со мною несколькими восклицаниями и сделав поворот налево, мы понеслись к морю. Тут поручик Макеев, сняв с рычага руки и указав мне сначала на притаившуюся в бухте Черноморскую эскадру, преспокойно полез в карман и, достав конфету, преподнес ее мне – и мы оба с большим удовольствием стали закусывать, оторвавшись на минуту от созерцания поистине величественной картины, расстилавшейся под нами в безграничной дали. Смешными и жалкими показались мне эти тонкие линии казарм, над которыми мы пролетали, и какие-то солдаты, выделывающие перед ними построения.

Вот мы уже сделали несколько кругов, и я снова услышал восклицание пилота: «А я хочу спуститься с другой стороны. Теперь подержитесь»!

Сидя в удобном, сравнительно, кресле, я расхрабрился, снявши свои руки с вертикальных стоек и скрестив их на груди. Окрик заставил меня вспомнить, что мы не в гостиной, а на огромной высоте, на воздухе. Один только момент, легкое движение рычага руля высоты и мы клюнули носом вниз.

Вот это – то единственно, что дает себя знать.

Получается при этом такое впечатление, что сейчас соскользнешь со своего сидения и хлопнешься кляксой о чернеющую внизу землю.

 Новые аэропланы: Триплан Астра с особо усиленными колесами

Взявши чересчур круто вниз, поручик Макеев вновь выровнял аппарат, но через две-три секунды Фарман снова клюнул вниз. Все более и более чернеет земля, как бы бегут нам навстречу все предметы, увеличиваясь и принимая нормальную величину, и вдруг я почувствовал, что мы коснулись земли, но в следующий же момент я услышал характерный посторонний треск и аппарат, катясь по инерции по земле, склонил свое крыло вправо. Еще несколько мгновений нас тащило вперед в наклонном положении, но в следующую секунду мы успели соскочить со своих сидений и бросились осматривать поломку.

А издали уже бежали со всех ног офицеры, наши экскурсанты и солдаты воздухоплавательного парка. Оказывается, что в момент спуска благодаря неровности на земле (попала по пути яма овальной формы) выскочила из своего стаканчика стойка, которая от удара и сломалась, нарушив равновесие Фрамана. Это случилось уже у самого старта, во время регулировки, по объяснению собравшихся летчиков, и не представляло поэтому никаких опасностей.

Меня и поручика Макеева тотчас окружила толпа, испугавшаяся крушения аппарата и поздравлявшая с благополучным исходом воздушного путешествия. Наш полет продолжался 7 минут, при чем была достигнута высота в 150 метров.

А поручик Макеев, через 5-6 минут после происшествия, пролетел над нашими головами и над своей поломанной птицей, как будто ничего и не случилось, ничего и не было.

Это чрезвычайно характерно!

Я успел все же искренно, от всей души поблагодарить как поручика Макеева, отличного во всех отношениях пилота, так и временно исполняющего должность начальника школы капитана князя Мурузи за доставленное мне редкое удовольствие.

В общем составе Севастопольской авиационной школы доход до 40 офицеров всех родов оружия. Все авиаторы дышат молодостью, энергией и чисто русской отвагой. Все они твердо рассчитывают на свои силы и свято верят в дело авиации, которому отдают себя с фанатическою страстностью. При этих условиях – можно быть убежденным в процветании русского военного воздухоплавания. Среди состоящих в школе имеется уже 20 готовых летчиков, выдержавших испытания.

В школе производятся занятия ежедневно утром и после обеда. При благоприятной погоде совершается по 60-70 полетов, аккуратно отмечаемых в особой книге. Руководят занятиями 6 человек, способных и без того найти работу и полное обучение обыкновенно заканчивается уже на десятом месяце по поступлении в школу.

Беззаветная отвага, презрение к смерти, обоготворение дела авиации создадут для нашей родины кадр таких неустрашимых и опытных летчиков, которые в тяжелую годину испытаний повергнут в страх и трепет наших врагов.

А что эти начала заложены уже в душу Севастопольской авиационной школы – в этом убедился как я, так и все члены Рижского общества ревнителей военных знаний, бывшие 13-го октября на Севастопольском аэродроме.