весне 1918 года военно-воздушный флот России стремительно разваливался под влиянием революционных беспорядков, событий на Украине, ухода с фронта под давлением немцев и начавшейся Гражданской войны. Значительное число авиачастей осталось на Украине, некоторые попали в плен и лишь трети удалось вырваться в тыл, в глубь страны. Многие отряды перешли на службу в Красную армию, другие же пополнялись матчастью и людьми или формировались заново. Большинство лётчиков не могло сразу определиться, на какой стороне им служить. В силу сложившихся обстоятельств — семейных и прочих — многие пока оставались на советской службе. Кто-то замыслил при первой же возможности перелететь к противнику. В таких непростых условиях создавался Красный военный воздушный флот.

Пик перелётов к противнику на Южном фронте и «пропавших без вести» пришёлся на осень 1918 года. Несмотря на то, что переходы и перелёты случались и ранее, реакция на эти действия наступила лишь 8 октября 1918 года, когда в приказе № 5 по Красному воздушному флоту Республики начальник авиации и главный комиссар А. В. Сергеев писал: «Командующий Красным В[оздушным] Ф[лотом] 5-й армии сообщил, что за время с 11 августа по 28 сентября из вверенных ему отрядов перелетели к бело-эсерам следующие лётчики... случаи измены и предательства в Красном Воздушном Флоте не прекращаются. В дополнение к принятым мерам борьбы с этим позорным явлением завести при моём Управлении чёрный список, куда вносить всех изменников и предателей делу Революции, оказавшихся в Красном Воздушном Флоте. Упомянутых предателей объявляю вне закона и приказываю их именами начать чёрный список»[1].

Осенью 1918-го авиачасти Красного воздушного флота на Южном фронте были сосредоточены в Тамбове, Воронеже и близ железнодорожных станций Лиски,Жердевка, Пады, Аркадак, Пинеровка и Три Острова.

Одним из «героев» «чёрного списка» стал военный лётчик Семён Васильевич Фёдоров, попавший в него с пометкой: «улетел к врагам с Тамбовским диктатором Саяновым и двумя миллионами денег». В источниках обнаруживаются различные версии происшедшего.

С августа 1918 года в Тамбове на основе бывшего 34-го корпусного авиаотряда формировалась 1-я Тамбовская авиагруппа. Для образования 2-го отряда группы из Москвы прибыло несколько лётчиков и некоторое техническое имущество. В числе прибывших был и Фёдоров. Командир 1-го Тамбовского авиаотряда военный лётчик А. К. Туманский вспоминал о тех днях: «Председателем Тамбовского областного совета был некто Саянов. Я заходил к нему однажды, раздобывая для отряда горючее. Во всей его фигуре, в выправке чувствовался военный человек. Выше среднего роста, отлично сложенный и красивый мужчина лет 35-ти, он был очень резок, крут и не терпел никаких возражений. С теми, кто не исполнял его распоряжений, расправлялся беспощадно. Боялись его в городе очень, и слыл он диктатором Тамбовской области. Однажды Саянов приехал к нам на аэродром и заявил, что хочет узнать, как себя почувствует в воздухе: завтра ему предстоит лететь в Борисоглебск. На «Сопвиче», единственной двухместной машине, кроме меня, никто в отряде не летал. Я и провёз его, сделав несколько кругов над городом.

Саянов остался доволен и приказал готовить машину. Вылететь нужно было утром, с рассветом... Я обратился к только что приехавшему в наш отряд лётчику Фёдорову, бывшему полковнику. Он успокоил меня, сказав, что на «Сопвиче» ему приходилось немало летать на фронте, и просил прислать за ним автомобиль пораньше. Утром, с рассветом, Фёдоров и Саянов улетели. А на третий день из Борисоглебска вернулись Дарбенек и брат с очень странным известием. Они приняли самолёт, заправили его и приготовили к обратному полёту. Саянов и Фёдоров, возвратясь из города, поднялись в воздух, сделали круг над аэродромом, но полетели не в сторону Тамбова, а в обратном направлении. Прождав на всякий случай часа два, ребята наши сели в поезд и вернулись в отряд. А самолёта не было. Я заявил о происшедшем в облсовет. Не хотелось верить, что такой опытный лётчик, как Фёдоров, мог сразу потерять ориентировку и заблудиться. «Что же произошло?» — спрашивали мы друг друга и сами себя. Разгадка пришла довольно скоро. Кажется, на пятый день к нам приехала комиссия: два товарища из Москвы и двое местных. Они предложили созвать общее собрание отряда и рассказали, что же именно произошло. Оказывается, Саянов, пользуясь содействием некоторых влиятельных, но, как выяснилось, контрреволюционных элементов в Москве, пробрался к власти и использовал её для подрыва молодой Советской республики. А когда почувствовал, что на его след скоро нападут, решил срочно скрыться. Накануне отлёта в Борисоглебск Саянов взял из Тамбовского банка миллион рублей валютой якобы для закупки лошадей. Они с Фёдоровым перелетели на Украину, и при посадке, недалеко от Киева, Саянов застрелил лётчика. Остальное оставалось неизвестным»[2].

 Анкетный лист, заполненный С.В.Фёдоровым в Москве, 3 мая 1918 г.

Этот перелёт состоялся не позднее 4 октября, когда в Борисоглебске произошло так называемое «восстание унтер-офицеров». В 1923 году Я. Никулихин отмечал: «Всего за несколько дней до восстания в Тамбовской губернии — случилось несчастье. Назначенный для неё военный диктатор Саянов, побывав в Борисоглебске, совершил предательство: он захватил несколько миллионов денег и улетел на аэроплане в лагерь белых. Такие случаи предательства командного состава из старых офицеров в то время наблюдались очень часто. Имел ли какую связь перелёт Саянова к белым и его короткая остановка в Борисоглебске с унтер-офицерским восстанием — установить это не удалось, но восстание всё-таки началось вскоре. Главными зачинщиками и действующими лицами мятежа 4-го октября были только что мобилизованные унтер-офицеры»[3].

Туманский ошибался: Фёдоров не был застрелен Саяновым, и перелетели они не на Украину, а на Дон. Расстояние от Борисоглебска до Новочеркасска порядка 600 километров, что было больше предельной дальности полёта «Сопвича» и лётчику всё равно пришлось садиться, чтобы заправиться горючим, возможно, взятым с собой. Обнаруженные в ГАРФ воспоминания бывшего начальника Донской авиации генерал-майора В. Г. Баранова добавили этой истории иные подробности.

Баранов называл Саянова князем Кочубеем. «В Новочеркасске над аэродромом стал кружиться на большой высоте чужой аппарат. Полагали сначала, что это прилетел на разведку большевистский аппарат, но аппарат стал снижаться и благополучно спустился на аэродром, куда успели к тому времени прибыть полковники Баранов и Усов. Из аппарата вышло двое людей. Один оказался лично известным полковнику Усову полковником Фёдоровым, который в германскую войну служил под начальством полковника Усова. Он отрекомендовал своего спутника князем Кочубеем, прибавив, что князь был поневоле комиссаром города Тамбова, откуда они прилетели. Денег они привезли с собой всего 2000 из 5000 казённых, захваченных ими для перелёта. Пролетели 800 километров, покрыв их без остановки. Часть денег израсходовали, а 2 с лишним тысячи сдают в казну. Вещей они не прихватили никаких, за исключением хорошего кожаного чемоданчика. Благодаря тому, что полковник Усов[4], знавший полковника Фёдорова, засвидетельствовал его личность, а этот последний ручался за Кочубея, они были освобождены от всяких формальностей. В советских газетах вскоре появились заметки об улетевших к белым Фёдорове и тамбовском комиссаре Кочубее, причём за их головы обещалась награда в 100 000 рублей. Это всё подтверждало истину их рассказов, и о них забыли. Вскоре, однако, пошли разговоры, что Фёдоров и Кочубей ведут в Ростове крупную продажу бриллиантов. На эти слухи было обращено как-то мало внимания. Кочубей уехал в Крым и там стал в крупном масштабе бросать деньги, кутить и играть в карты... Это вызвало подозрения. Он был арестован, препровождён в Ростов и судим. Выяснилось, что он с Фёдоровым перелетел, украв крупные ценности для личных целей, и что Кочубей — настоящий большевик, игравший крупную роль на Кубани в борьбе с белыми. Его повесили, а Фёдорову удалось скрыться»[5].

Бывший донской лётчик Б. А. Минчёнок в своей рукописи «Авиация во время Гражданской войны» писал: «Капитан Фёдоров был выпущен из Бутырской тюрьмы, когда была объявлена мобилизация лётчиков и отправлен на фронт против Донской армии в г. Тамбов. В Тамбове в это время был диктатором Саянов, которому было сообщено, что за Фёдоровым надо следить, т. к. этот лётчик мало заслуживает доверия.

Саянов позвал к себе кап. Фёдорова и сказал ему: «Мне известно, что Вы старый офицер, следовательно к большевикам относитесь отрицательно. Завтра Вы должны приготовить аэроплан, придти ко мне за деньгами и мы улетим в Новочеркасск. Но предупреждаю, что если вы кому-либо проговоритесь полсловом, будете немедленно расстреляны».

Всё было приготовлено, взято с собой два миллиона рублей старых денег и бриллиантов и в условленное время названные лица летели в Новочеркасск в конце сентября 1918 года (по старому стилю. — М. X.)»[6].

В 1919 году Фёдоров служил в составе «I летуньской сотни Галицкой армии». В начале апреля 1920-го эта авиачасть прибыла на Пост-Волынский и вошла в состав 12-й советской армии с новым названием «1-й Галицийский авиаотряд». Служба у красных была недолгой: почти сразу после выезда на фронт, в начале мая, отряд был захвачен поляками на станции Казатин. Фёдоров же, не желая вновь попасть к красным, исчез ещё до выезда на фронт, как видно из приказа от 5 мая по полевому управлению авиации и воздухоплавания 12-й армии: «Красвоенлёта Фёдорова и краслётнаба Мовчук, скрывшихся в Киеве 3 мая в трудную для Советской России минуту, объявляю дезертирами с исключением их из списков авиации 12-й армии»[7]. Сведений о дальнейшей судьбе лётчика Фёдорова пока не найдено.

Но, пожалуй, самым известным и скандальным в истории Красного воздушного флота за весь период Гражданской войны был перелёт на сторону противника в полном составе 9-го армейского авиационного отряда. В годы Первой мировой отряд входил в состав 7-го авиационного дивизиона и воевал на Юго-Западном фронте в Подольской губернии. В январе 1918 года, дабы избежать германского плена, 9-й армейский походным порядком выступил в тыл, где на разъезде Кадиевка смог погрузить всё своё имущество, в том числе 9 самолётов, в эшелон. По железной дороге отряд прибыл в Киев. Вскоре после занятия Киева советскими войсками представилась возможность продвигаться дальше. Сначала отряд прибыл в Лубны, затем в Полтаву. Узнав, что комиссар авиации Гермашев находится в Харькове, отряд передвинулся туда, где 8 марта был придан для работы к штабу главковерха Антонова-Овсеенко. Через несколько дней отряд направили в Курск, в распоряжение командующего армией Р. Ф. Сиверса. Уже 22 марта командир отряда 3. В. Снимщиков совершил первую боевую разведку. После ряда полётов в интересах красных 18 апреля отряд прибыл в Воронеж, в распоряжение штаба авиации Южного участка отрядов завесы.

По свидетельству начальника авиации Южного фронта И. И. Петрожицкого, весь личный состав авиаотряда вступил в РКП(б). Других источников, подтверждающих этот спорный факт, не найдено. Первую потерю отряд понёс 19 сентября 1918-го. В тот день лётчик П. Я. Дуботолков и начальник разведывательного отделения Балашово-Камышинского участка А. А. Шахов на «Сопвиче» отправились в дальнюю разведку района Новохопёрска (порядка 170 километров в одну сторону) и не вернулись. В приказе по отряду экипаж посчитали «пропавшим без вести». Что же случилось в тот день? Случайной или умышленной была посадка в тылу у неприятеля? Обнаруженный в РГВА рапорт Шахова пролил свет на это событие. Пассажир после многих приключений через девять месяцев смог добраться до своих и рассказать о той посадке: «Во время разведки произошла порча мотора, и мы были вынуждены спуститься в нейтральную полосу близ хутора Богдановского в 4-х верстах от станции Калмык (в 15 верстах от г. Новохопёрска). Из-за желания спасти самолёт мы пренебрегли опасностью и стали чинить его, но когда работа наша оказалась безуспешной, я нанял подводу, погрузили на неё самолёт и повезли в село Калмык, где находились наши передовые части. В это время кто-то из жителей сообщил о нас казакам, которые нас догнали, окружили, обстреляли сильным ружейным огнём и на глазах жителей хутора Богдановского взяли в плен. По дороге в штаб полка нас избили, ограбили и раздели; вообще мы были подвергнуты самым ужасным оскорблениям и благодаря счастливой случайности (начальник дивизии оказался лётчику Дуботолкову хорошим знакомым) мы не только были избавлены от расстрела, но нам даже было предложено служить в Донском самолётном дивизионе (по уговору с Дуботолковым я стал фигурировать не как начальник разведывательного отделения, а как лётчик-наблюдатель. Документы свои я успел вовремя уничтожить)»[8].

Дуботолков не выдал своего наблюдателя Шахова, который занимал весьма важный пост, и благодаря тому, что его узнал начальник одной из казачьих частей; смог, вероятно, представить свою посадку так, будто бы сел умышленно. В своих заметках генерал-майор Баранов писал, что «прапорщик Дуботолков [перелетел] из Совдепии на «Сопвиче», аппарат цел». В 1919 году Пётр Яковлевич Дуботолков служил в 1-м Донском самолётном отряде и, что интересно, летал в тех же местах. В январе 1920-го подпоручик Дуботолков умер от тифа.

В октябре 1918 года 9-й армейский авиаотряд базировался у станции Пады и совершал боевые полёты в районе Новохопёрска, Алексиково, Урюпинская, Филоново и Кардаил. Он был не самым худшим отрядом на Южном фронте, его лётчики совершили с апреля по октябрь более 80 боевых полётов. Тем не менее командир отряда Снимщиков получил разнос от помощника начальника авиации Южного фронта В. Л. Мельникова, приславшего 17 октября телеграмму следующего содержания: «Не втирайте очки высокопарными фразами, попадёте под суд. Почему не поступает донесений о деятельности отряда?»[9]. Ещё раньше, 30 сентября, Мельников посылал в Пады комиссию из трёх человек «для опроса и разбора дела о командире отряда военном лётчике Снимщикове, подавшем рапорт о пропаже казённых денег на «Воронеж-Курском» вокзале»[10].

27 октября Снимщиков направил телеграмму в Козлов начальнику авиации Южного фронта Петрожицкому: «Прошу сообщить, когда можно переходить отряду в Борисоглебск и в чьё распоряжение»[11]. Этот документ стал началом игры, которую повёл Снимщиков, сговорившись с другими лётчиками, под предлогом перебазирования в Борисоглебск перелететь на сторону противника. Утром следующего дня была отправлена другая телеграмма: «Пять самолётов готовы перелететь, жду распоряжений»[12].

 Телеграмма Снимщикова от 27.10.1918 г., адресованная Начальнику авиации Южного фронта Петрожицкому.

РГВА. Ф.100. Оп.3. Д.1522. Л.107.

Наконец, 29 октября 9-й армейский авиаотряд в полном составе (четыре одноместных истребителя «Ньюпор», ведомые 3. В. Снимщиковым, Ф. М. Барановым, Л. Е. Добровольским и И. И. Макаренко, и два двухместных «Сопвича» с пилотами А. Я. Осташевским и В. А. Хомичем, пассажирами: чиновником И. Ф. Хашковским и наблюдателем С. Н. Аладьиным) поднялся с аэродрома у станции Пады и полетел на юг, в сторону Борисоглебска. Поиски отряда начались только 1 ноября 1918 года, когда Петрожицкий телеграфировал в 1-й Южный авиаотряд на станцию Жердевка: «Немедленно сообщите, что знаете о 9-м армейском авиаотряде».

Ушла телеграмма и в Пады, которую принял оставшийся за командира отряда некий Пелепенков: «Что значит и по чьему приказанию перелетели в Борисоглебск? Я [Петрожицкий], [начальник авиации 9-й армии] Сыхин и штарм 9 подобных распоряжений не давали»[13]. Через два дня (!) Пелепенков ответил: «29-го [октября] командир Снимщиков, лётчики Осташевский, Макаренко, Добровольский, Хомич и Баранов, наблюдатели Аладьин и Хашковский на 6 самолётах вылетели в Борисоглебск и до сих пор никаких сведений о них не имеется»[14]. Таким образом, только 3 ноября стало окончательно ясно, что 9-й армейский авиаотряд в полном составе перелетел к врагу.

Полковник авиации в отставке Иван Иосифович Петрожицкий через много лет вспоминал о перелёте 9-го отряда: «Осенью 1918 года ко мне прибыл командир 9-го авиаотряда лётчик Снимщиков и в числе других вопросов просил о разрешении перебазировать свой отряд в город Борисоглебск, где аэродром и условия для личного состава значительно лучше. Естественно, я спросил его:
— А как относится к этому ваш начальник авиации 9-й армии т. Сыхин?
— А я ещё не докладывал этого вопроса ему. Мне хотелось сначала узнать ваше мнение. Будете ли вы в принципе согласны?
Зная, что у Снимщикова неприязненные отношения со своим прямым начальником т. Сыхиным, я понял это обращение ко мне как желание Снимщикова навязать свою волю Сыхину. Поэтому ответил: «Не забывайте, товарищ Снимщиков, что Вы подчинены Сыхину. Поэтому потрудитесь доложить этот вопрос ему, и думаю, что с ним Вы и примете правильное решение».
Однако просьба Снимщикова меня заинтересовала, и я для того, чтобы иметь свое мнение, поручил своему помощнику лётчику Всеволоду Мельникову съездить в отряд и в Борисоглебск посмотреть, в чем там дело.
Мельников, вернувшись, доложил, что никаких особых преимуществ в Борисоглебске нет, и Снимщиков просто чудит.
Впоследствии, после перелёта отряда, выяснилось, что приезд Снимщикова ко мне и просьба его о перебазировании были первым шагом в осуществлении разработанного им плана для перелёта отряда. Неожиданный приезд Мельникова только несколько задержал этот перелёт. Однако и он был использован для этой цели.
Через несколько дней после поездки Мельникова я получил телеграмму от начальника авиации 9-й армии Сыхина, в которой он протестовал против моего распоряжения о переброске отряда и сообщил, что самолёты отряда уже вылетели в Борисоглебск. Это меня насторожило. Я запросил Борисоглебск — самолёты туда не прилетали. Перелёт 9-го отряда стал фактом.
Комиссаром при штабе авиации Южфронта был недавно назначенный лётчик Г. И. Гудков, и я вместе с ним пошёл к командующему Южным фронтом Сытину доложить о перелёте...
В кабинете было 3 человека: командующий, он ходил по кабинету, и двое товарищей, сидевших на диване.
Не дав сказать мне ни слова, командующий набросился на меня.
— Вот, посмотрите на т. Петрожицкого. Своими сепаратными анархическими действиями он постоянно срывает мне работу. Никогда не согласовывает со мной свои намерения, не повинуется. И вот сейчас, накануне ответственной операции изъял из 9-й армии её лучший отряд...
За время нашей совместной работы с командующим я никогда не получил от него ни одного замечания о каких-либо анархических действиях. И это резкое обвинение было для меня неожиданным. Я понял, что у командующего какие-то крупные неприятности, что этот разнос специально для приехавших, по-видимому для того чтобы показать им, в каких трудных условиях ему приходится работать, какие у него невозможные помощники.
Но из каких бы побуждений ни исходил командующий, его несправедливое обвинение сейчас, в связи с фактом перелёта отряда, о котором я собирался доложить, было для меня катастрофически опасно. Я был офицером старой армии, на груди у меня были её ордена. До последнего времени, когда совсем недавно прибыл ко мне комиссар Гудков, я был единоначальником, и таким образом, ответственность за перелёт целиком на мне.
Я несколько раз пытался остановить командующего, просил разрешить доложить, но он кричал: «Не разрешаю!» и продолжал разносить меня.
Наконец кончил. И я сказал:
— Товарищ командующий! Я хотел бы, чтобы всё то, в чём Вы меня обвиняете, действительно имело место. Тогда всё было бы просто — убрать меня, назначить другого, дисциплинированного, и всё. К сожалению, то, что случилось, много серьёзнее.
— Что ещё?! — закричал командующий.
— А то, что лётный состав 9-го отряда перелетел к противнику в полном составе.
Перед письменным столом был длинный стол заседаний, а рядом с ним стоял небольшой столик с графином и стаканом. Командующий ударил по столику кулаком, стакан полетел на пол, а сам командующий с истерическим криком: «Вы!... Вы!... Вы!.. снабжаете противника авиацией», — кинулся на меня, схватил за горло и стал душить. Я оторвал его руки от горла и оттолкнул от себя со словами: «Потрудитесь не оскорблять, товарищ командующий». Но он был невменяем. Он снова бросился на меня. Но теперь я, перехватив его руки, не давался ему.
В это время один из сидевших на диване, человек небольшого роста, лицо которого мне было знакомо, вскочил и втиснулся между нами, спиной ко мне, лицом к командующему, упёрся ему в грудь руками, оттолкнул его от меня, говоря:
— Да перестаньте вы! Дайте человеку сказать!
И когда командующий отступил, обернулся ко мне и крикнул:
— Вы ошиблись, Петрожицкий! Этого не может быть!
Тут я узнал его. Это был член Высшего Военного Совета Республики т. Механошин, у меня с ним была одна трудная встреча. Хорошо, что кончилась она в мою пользу.
— Нет, не ошибся. Неужели вы думаете, что я пошёл бы к командующему, не проверив?
— Но как же это! Неужели не было никаких сигналов? Нежели ни у одного человека не было подозрений или хотя бы сомнений?
— Сомнения были. Во всяком случае одного сомневающегося я знаю.
— Кто же этот человек?
— Это я сам.
— Так почему вы не приняли меры?! Почему молчали?
— Я не молчал. Но командир отряда Снимщиков в центре пользовался не меньшим авторитетом, чем я сам. Его отряд был на лучшем счету и в центре, и здесь, у командования 9-й армии»[15].
Авиадарм (командующий авиацией) Красного воздушного флота А. В. Сергеев издал такой приказ: «29 октября сего года 9-й армейский авиационный отряд в составе 6 самолётов с командиром военным лётчиком Снимщиковым перелетел на сторону противника. Предписываю комиссару при Полевом управлении авиации и воздухоплавания Южного фронта тов. Гудкову расследовать все обстоятельства и условия перелёта, выяснить заложников и местожительство родственников перелетевших предателей и поставить вопрос о немедленном их аресте и расстреле»[16]. Вопрос о выполнении сурового приказа остаётся открытым.

Военный летчик Филипп Михайлович Баранов. Снимок 1919 г.		Военный летчик Захарий Васильевич Снимщиков. Снимок 1916 г.		Начальник авиации и воздухоплавания Южного фронта Иван Иосифович Петрожицкий		Авиадарм Красного воздушного флота Андрей Васильевич Сергеев

8 января 1919 года на заседании революционного военного трибунала при РВСР его председатель К. X. Данишевский подписал следующее постановление: «Ввиду того, что следствием по делу о перелёте 9-го армейского авиаотряда на сторону неприятеля, кроме перелетевших Снимщикова, Осташевского, Хомича, Добровольского, Баранова, Макаренко, Аладьина и Хашковского, другие соучастники перелёта и подготовления его не обнаружены, дело прекратить. Продолжить розыск семей и родственников перелетевших для ареста в качестве заложников»[17].
Пять самолётов отряда приземлились в районе станицы Филоновской. Шестой самолёт, «Ньюпор-24бис» Снимщикова, приземлился в стороне от отряда. О том, как встретили командира 9-го армейского на Донской земле, в рукописи Петрожицкого найдена такая запись: «Неожиданно узнал, что мой бывший комиссар Георгий Васильевич Гудков жив. Послав ему на согласование написанное мною, неожиданно узнал от него продолжение истории с перелётом 9-го отряда.
Товарищ Гудков написал, что некоторое время он находился в резерве авиаспециалистов при управлении ВВС РККА и там встретил моториста Коротичева, служившего в Гражданскую войну в авиации белых. И Коротичев рассказал ему о Снимщикове следующее. Все лётчики перелетевшего отряда приземлились благополучно, но Снимщиков из-за неисправности мотора от них отстал, и у него на территории белых была вынужденная посадка. К нему подскакали казаки. Поскольку на его самолёте была пятиконечная красная звезда, они не поверили, что он перелетел. Жестоко избили, выбили зубы, отобрали всё, что у него было и, наконец, привели к сотнику. Сотник, выслушав его, сказал, что от расстрела пока воздержится. А когда ответ на запрос прибыл, он вызвал Снимщикова, извинился за грубое обращение и сказал, что накажет казаков, избивших его. Генерал Краснов, узнав о перелёте отряда, пожелал видеть Снимщикова, произвёл его в капитаны, наградил крупной суммой денег и Снимщикову за казённый счёт вставили зубы»[18].
Генерал-майор Баранов изложил легендарные подробности перелёта, неожиданно упомянув имя самого товарища Троцкого: «Из отрядов первым в полном составе перелетел 9-й армейский отряд, входивший в последние месяцы Великой Войны в состав авиационного дивизиона, которым командовал полковник Баранов. Командиром отряда состоял выдающийся лётчик поручик Снимщиков. 9-й армейский отряд долго готовился к задуманному перелёту. Семьи были устроены вне досягаемости для мести большевиков. Незадолго до перелёта были получены новые аппараты. В день отлёта лётчики надели по несколько пар платья, причём не были забыты даже блестящие погоны самого контрреволюционного образца, скрытые под кожаной одеждой лётчиков. В аппараты были погружены все вещи, отрезы материи, бельё, сапоги. Запаслись изысканной провизией, которую имели в качестве избранного у большевиков рода оружия.

Английский двухместный разведчик "Сопвич Полуторастоечный". Состоял на вооружении 9-го армейского авиаотряда в 1917-1919 гг.		Французский истребитель "Ньюпор-23". На самолетах этого типа совершили побег 3 летчика (из шести) 9-го армейского авиаотряда 29 октября 1918 г.

Специалистов лётчиков у них было мало, и ими дорожили. Но... как волка ни корми, он всё в лес смотрит. Так и 9-й армейский отряд предпочёл жить и работать в родном по духу стане «белых». Ожидали только случая, когда получат приказание перелететь куда-либо целым отрядом. Наконец, получили приказ перелететь в Борисоглебск, куда большевики стягивали крупные силы. Желанный, мучительно жданный день наступил... «Сам» Троцкий присутствовал на аэродроме и рассматривал по карте маршрут перелёта. Один за другим, плавно описывая круги, над аэродромом поднялись лётчики. Шумят моторы, гремит оркестр. Троцкий со свитою наблюдает эту картину. На большой высоте отряд строится в боевом порядке — недосягаемый, счастливый,— берёт направление, которое не оставляет сомнений в действительности их намерений. «Представляя себе их рожи там, внизу, в этот момент, их бессильное бешенство, мы чувствовали себя отмщёнными за всё, что терпели до поры до времени в их красном аду, — расскажут потом лётчики этого отряда. — Жаль только, что невозможно было набросать им бомб и полить из пулемётов. Перелетали мы невооружёнными. Было запрещено брать бомбы и пулемёты с собой...»[19]


Как же сложилась судьба лётчиков перелетевшего отряда? В 1919 году все они служили в донской авиации. Ровно через год после перелёта Снимщиков, выполняя задачу для связи с генералом К. К. Мамантовым, попал в плен и был расстрелян. Троих ждала не менее ужасная участь — они сгорели на земле после падения вместе с самолётами: Осташевский, когда во время тренировочного полёта на английском R.E.8 попал в штопор, а Хомич с Аладьиным в сентябре 1919-го при вылете для связи с Мамантовым[20]. Остальные лётчики благополучно пережили Гражданскую войну и жили в эмиграции: Ф. Баранов — в Югославии, где умер в 1958 году, Макаренко — в Китае, скончавшись в 1948-м в Шанхае, и Добровольский — во Франции (умер в Марокко в 1976 году).

Проект Retroplan.RU  выражает искреннюю признательность Марату ХАЙРУЛИНУ за любезно предоставленные для электронной публикации материалы из истории становления Красного Воздушного Флота.